«Блокпост» Александра Рогожкина получает «Золотую розу», Спец. Упоминание FIPRESCI
И все же «Блокпост» попадает в тень шумных «Особенностей…» Тихая и содержательная страница авторского исследования национального характера не вызывает того внимания, какого достойнаБлокпост появляется без шума, без пиар-предупреждения, под конец года, когда все итоги уже подведены, премиальные списки составлены и киношный народ готовится гулять на рождественских церемониях разнообразных вручений. Но, безусловно, положенных ему наград на Родине Блокпост недополучает не только поэтому, а еще и потому, что представляется и охотно принимается как фильм рядовой. Чуть ли не проходной у АлександраРогожкина, только что так повеселившего население особенностями национальной охоты, а затем и рыбалки. Никакого пафоса, никакой позы, никакой пророческой печати на челе. Просто кино, обычное кино — и счесть его таковым очень удобно. Почти все остальное, сделанное на ту же (самую горячую, самую больную) тему, сделано от лукавого — от притягательности запаха жареного, от литературы или, того хуже, от идеологии. Блокпост ничем из этого набора не грешит. Это настоящее. Первая в нашем кино удавшаяся художнику попытка раскусить доступными ему средствами суть того, что происходит на чеченской войне. Прежде всего, для себя самого — в ходе однажды начатого и затянувшего, похоже, навсегда исследования особенностей национального характера и, следовательно, судьбы. Признавая Блокпост явлением в нашем кинематографе и в нашей жизни выдающимся, нужно заново выставить оценки Кавказскому пленнику, Чистилищу, более поздней Войне. А заодно скорректировать и самооценку, поскольку «неполноистинность» предъявленных этими фильмами версий происходящего в Чечне каким-то образом оправдывает возможность с утра до утра этим происходящим не мучиться.Как и во Времени танцора — самом первом крупном фильме о том, что случается с русскими парнями, когда они являются с оружием «туда, где тепло», — место действия в Блокпосте впрямую не названо: война где-то в южных горах. Но не условно-обобщенная, а безжалостно конкретная — как само «здесь и сейчас». А значит, это Чечня, сегодняшние стыд и боль. Уже Время танцора должно было бы всерьез встревожить общество. Но фильм и его судьба обнаружили на месте этого самого «общества» зияющую пустоту. Все разошлись на ловлю жар-птиц; управление временем отдали на откуп публичным недоумкам и личным интересам тайных сильных фигур. Тем более, ни у кого не было охоты разгадывать шифры и коды анамнезов, диагнозов и пророчеств Александра Миндадзе — Вадима Абдрашитова. Через несколько лет, когда удерживание пойманных жар-птиц в потеющих ладонях измотало удачливых птицеловов пуще охоты, легко и приятно оказалось признать очередную удачу Рогожкина в полнокровном живописании быта — на этот раз солдатского, на обочине необъявленной войны. Но метафизику, символику, метафорику, радостно опознанные, к примеру, в Особенностях национальной охоты, в данном случае отторгнуть.Бытовое пространство в Блокпосте насыщено, как обычноу Рогожкина, густо и со смаком: заплесневевшие макароны, привычный ритуал обслуживания командирского запоя, боевые дежурства, снайпер в соседнем леске, оплаченные патронами сексуальные утехи, визиты пышногрудой военной следовательницы, добыча «дури», соленые шуточки, юношеская возня. Кажется, автор просто привел сюда, в жаркую лесистую горную страну, обычных «своих» со всем их своим, собрал разных и всяких, с привычками и чертами, — чтоб с нестерпимой ясностью стало видно, насколько безнадежно и жутко эти «свои» здесь чужие. Как просто, как для Рогожкина предсказуемо — но и этого достало бы, чтоб считать Блокпост событием масштаба как минимум равного теме. Однако автор мыслит не тематически и не сюжетно, хотя цепь больших и малых событий — от нечаянно-неизбежного убийства женщины во время «зачистки» в мирном на вид селе до столь же нечаянного и столь же неизбежного убийства горянкой-снайпершей русского парня, которого она полюбила, — эта цепь без слабых звеньев. Главное же в рогожкинской режиссуре — очень русская сознательно-подсознательная полисемичность: цельность факта, события, явления нафарширована множеством разнохарактерных и разноуровневых значений. При таком способе размышления на заданную временем тему дотошно реалистичный фильм впускает в себя и открытую символику, и мистику, и сложную метафоричность. Без разрыва тканей: никакие иностилевые вторжения не коробят. Ни появление Алексея Булдакова в известной гомерической маске «настоящего генерала», который «своих солдат не выдает», а здесь выдаст, и это будет про всех российских генералов, чья честь погибла на чеченской войне. Ни белая лошадь без седла, древнеславянский символ смерти, из какого-то другого жанрового измерения проскакавшая в тумане мимо блокпоста. Ни пьяное покаяние прапорщика Ильича (Андрей Краско), казалось бы, слишком надрывное, слишком сольное в этом повествовании, где рок до поры скрывается за трепом и толкотней парней в пристрелянном снайпером тесном пространстве блокпоста, за лепкой мелкой сюжетной пластики, за пеленой закадрового дневникового текста, в котором перемешаны имена, истории, байки и лишь проскальзывает то, что потом станет кодой, прочтется в метафорическом или символическом своем значении. До поры главной трагической героиней на местном театре военных действий выступает обыденность. Но два слоя, метафизический и плотный бытовой, здесь не разделены — они слиты, переплетены, пронизывают друг друга. Органично — то есть сообразно ситуации и структуре момента: Рогожкина не обвинишь в амбициозном намерении работать тайным шифром. Более того, ключ к структуре и смыслу фильма, к собственному пониманию изложенного он вручает нам сразу — уже в названии. Правда, для того чтобы он сработал вполне, нужно узнать вместе с героями, что блокпост устроен на дороге, ведущей к кладбищу. Смертной жутью отдающая бессмыслица — как и все, что происходит на этой войне. На кладбище нельзя не пропустить, с кладбища еще никто не возвращался.Российские мальчики прольют чужую и свою кровь на дороге в никуда. У противостояния и попытки общежития один исход. И не этим парням, многоопытным и невинным, его отменить. И самой любви не вывести на другую дорогу. Свыше от века и навсегда предопределенная невозможность быть вместе рано или поздно спустит курок.Наверное, Чеченская война не погубит Россию как государство, но в российской душе что-то, может быть, самое важное, сообщающее нации достоинство и самоуважение, — уже погублено. Живем, под собою не чуя войны. Много лет каждый день — без совести и жалости. Без ума. Безумные на дороге в никуда.Неигровые Духовные голосаАлександра Сокурова не были выслушаны, услышаны, расслышаны. Куда более демократичный Блокпост Рогожкина не увиден, не воспринят, не замечен. Эту «бранну музыку днесь не забавну» общество кинематографу не заказывало, а потому преспокойно отключает и звук, и изображение.