В Киноцентре — премьера фильма Сергея Урсуляка «Летние люди»
Одни видят в нем «подражание Михалкову»; другие — похвальное для молодого режиссера «культурное кино»; третьи — возвращение к вновь актуальной теме «дачников», т. е. российских интеллигентовРаботая над пьесой «Дачники», Максим Горький сообщал своим корреспондентам разные интересные сведения: «Думаю изображать современную «буржуазно-демократическую интеллигенцию Очень хочется подарить «всем сестрам по серьгам»». И перед окончанием работы над текстом в 1904 г.: «Вышло — жидко, плоско, разговорно и злободневно — очень скверно! Но — духом не падаю!» Этот оптимизм стоил классику разрыва отношений с Владимиром Немировичем-Данченко и МХТ, шиканья на премьере в Театре Веры Комиссаржевской, скандала в художественной среде и «раскола в публике». Положительно воспринявший публицистичность «Дачников» и беспощадную критику либеральной интеллигенции, Анатолий Луначарский приветствовал автора: «Не стоит жалеть людей с мелкокалиберной душой;, потому что они не нужны жизни и возня с этими обреченными стонучками только измельчает душу жалеющего».Пьесу, написанную за год до первой русской революции, режиссер Сергей Урсуляк экранизирует через три года после августовских событий 1991 г., в разгар эпохи Бориса Ельцина, когда кризис либеральной идеи становится все очевиднее. Эти девяносто лет не прошли даром для местной интеллигенции: «дачники», дети «мещан», похоже, распростились с идеей культурного мессианства и успели окончательно избавиться от комплекса вины перед «простым народом». Забавный казус случился и с идеей «нового человека», которого обязан был взрастить в себе и всячески приветствовать в другом каждый прогрессивно мыслящий российский индивидуум начала ХХ века, дабы не быть записанным в «обреченные стонучки». Этот горьковский «новый человек» явился. Его так и назвали: «новый русский».Пафос «положительных» героев пьесы («Мы все должны быть иными, господа!») публике середины 1990-х гг. кажется столь же неуместным и нелепым, как и цинизм «отрицательных» («Мы хотим поесть и отдохнуть в зрелом возрасте — вот наша психология»). Разногласия между этими непримиримыми когда-то «лагерями» современному зрителю представляются несущественными (и фонограмма фильма то и дело микшируется). Не случайно в Летних людях мотивации героев чаще всего содержат нехитрую материальную подоплеку: пламенный трибун Марья Львовна (Ирина Купченко) занята пропагандой вследствие неустроенности женской судьбы, надежда русского студенчества Влас без устали обличает «маленьких, жадных людишек» по причине юношеской страсти к вышеупомянутой Марье Львовне (именно так, кстати, и оценивают в пьесе их поступки самые малосимпатичные персонажи). Неприятный Суслов (Сергей Колтаков) обрюзг, опустился и отрицает общественные идеалы оттого, что жена неутомимо наставляет ему, извините, рога. Писатель Шалимов (Виктор Гвоздицкий) решительно не готов к роли «колокола», а напротив, представляет собой «маленького литератора» на отдыхе — просто потому, что никто, кроме томимой смутными предчувствиями Варвары (Наталья Вдовина) никаких моральных подвигов от русских писателей давно не ждет.Произошла катастрофическая девальвация всех и всяческих слов. Не надо ничего говорить, господа. Не надо говорить даже о том, что не надо говорить. Интеллигенция, по инерции называемая либеральной, считает себя свободной от служения общественному благу. Она нынче в отпуске. На даче. И мирно шествует к пруду с удочкой. Недаром одним из самых обаятельных персонажей Летних людей становится Басов, адвокат и рыболов «с душою нежной, как персик». В интерпретации демократической критики начала ХХ века Басов — невыносимый пошляк, губитель прогрессивной жены его Варвары. В мягком и ироничном исполнении Сергея Маковецкого он — натурально, «персик». Категорическое чеховское: «дачи и дачники — какая пошлость» и политическая определенность горьковского приговора («дачники — все одинаковые. Они для меня вроде как в ненастье пузыри на луже… вскочит и лопнет») сменилось ностальгическим, нежным и легкомысленным: «летние люди». И особое значение приобретает не наличие непримиримой гражданской позиции, а способность или неспособность людей строить личные отношения. Урсуляк опытным глазом театрального актера разглядел в горьковской пьесе парадоксальные психологические контакты, драгоценные проявления непредсказуемой человечности. Он именно что «возится с обреченными стонучками». Впрочем, и лирика, и патетика отстраняются в Летних людях с помощью хорошо известного приема: некоторые сцены стилизованы под черно-белое немое кино, в момент «кипучей страсти» герой видит себя со стороны в гротескном облике персонажа из «немой фильмы», появляется и некий Певец (суммирующий горьковских актеров-любителей из пьесы), норовящий откомментировать действие в духе «жестокого романса». Прием отдает школярством, но, по сути, для фильма, где лучшее сделано на уровне актерских взаимоотношений, несуществен.К изобразительной стороне фильма критика предъявляет особые претензии. Урсуляка прямо обвиняют в подражании Никите Михалкову и особенно Неоконченной пьесе для механического пианино. В том, что все женщины в фильме похожи на героиню Елены Соловей, а мужчины — на Александра Калягина, — что является, с одной стороны, сугубым преувеличением, а с другой стороны, улики налицо. Действительно, камера Сергея Юриздицкого любуется бликами солнечного света на белых скатертях, игрой листьев на деревьях, дымкой над озером, теплой фактурой деревянных досок, сентиментальной нежностью букетов полевых цветов, прелестью пушистых дамских локонов — словом, всем, чем положено любоваться с времен шедевров Павла Лебешева. Это некий изобразительный универсум (штамп, если угодно) экранизаций классического произведения русской литературы, ностальгическое очарование «потерянного рая» (а снимали натуру в Чехии). Но в случае фильма Урсуляка особой беды в этом нет. Может быть, напротив, подобное «вочеховление» «Дачников» лишь подчеркивает разность между Горьким и Антоном Чеховым.Урсуляка упрекают в неумелом подражании Михалкову так же горячо (и с тем же основанием), как девяносто лет назад Горького упрекали в подражании Чехову. В Летних людях содержится нескрываемая пародия на «неоконченный механический» стиль в целом. Пародия, впрочем, не отрицающая, но лишь поддерживающая соответствующую кинематографическую традицию. Однако финальное «Дача горит!» (режиссер своевольно подбил дачных сторожей на непредусмотренную автором концовку) и зарево пожара (прозрачный эвфемизм грядущих социальных потрясений) свидетельствуют о невозможности новых дачников примириться с собой и раствориться в упоительном пейзаже. Лето кончилось.