Умер Евгений Моргунов

Умер Евгений Моргунов
Рассказывают, что Евгений Моргунов, подросток-рабочий с одного из московских заводов, так самозабвенно любил кино, так мечтал «войти в экран из зрительного зала», что написал товарищу Сталину: хочу, мол, посвятить жизнь искусству. Вождь-отец будто бы ответил — директору завода. Распорядился то ли выдать пропуск тов. Моргунову в мир искусства, то ли направить его в распоряжение Минкульта. Проверить это документально невозможно, история известна со слов самого Моргунова, который вообще любил порассказать разные истории. Тем не менее, парень действительно оказался сначала в Камерном театре у Александра Таирова, где применения ему не нашли, потом — во ВГИКе у Сергея Герасимова и Тамары Макаровой.Говорят, что в юности Моргунов был тонок, звонок и дивно хорош собой. Это как раз проверить легко: в Молодой гвардии он — Стахович. Человек, которого обвиняли в предательстве, в гибели молодогвардейцев, — понятно, что на эту роль назначили красивого блондина.Но внешность Моргунова особых дивидендов не принесла. В могучей кучке учеников легендарной герасимовской мастерской он считался во всех смыслах «средним». Вячеслав Тихонов был красивее, Сергей Гурзо и Сергей Бондарчук — талантливее. Герой без страха и упрека из него не получался, обаяние у Моргунова было не слишком определенное, «полоцательное», да и «печать Стаховича» мешала — в легендарные времена актеров нередко отождествляли с их персонажами, и чтобы выломиться из такой клетки, нужен был темперамент посильнее, чем у Моргунова. «Героя-любовника по-советски» из него вылепить тоже не удавалось, на котурнах он не удерживался — к земле тянуло. Пробавлялся эпизодами, скромными трудами в Театре киноактера, затем — скромнейшими в Малом. Актерскому аппетиту и резвому нраву Моргунова этого было явно мало, поэтому он понес искусство в жизнь и стал известен как колоритнейшая персона закулисья-заэкранья: шутник, остроумец, мастер розыгрышей, иногда небезобидных и небезопасных.Рассказывают, что однажды в Театр киноактера приехали Вячеслав Молотов и Лазарь Каганович — Моргунов вышел к ним, представился худруком и договорился о повышении окладов актерам низшей (его) категории. Рассказывают, что Моргунов любил пообедать в хорошем ресторане, представившись сотрудником органов, следящим за злоумышленниками, — счета ему, естественно, не приносили. Рассказывают, что, предъявляя какую-то красную книжечку, он изображал в трамвае контролера и наслаждался испугом граждан. Иногда высаживал безбилетников и, помотав по улицам, милостиво отпускал. Сцепившись с милиционерами, кричал: «Отстаньте! Я внук Павлика Морозова». Знал, кто по его стране проходит как хозяин и каковы хозяйские нравы, но не мог отказать себе в удовольствии попроказничать — с наивной наглостью шута, почему-то верящего, что за шутку не казнят.Снявшись у Александра Довженко в массовке, Моргунов попросил Мастера написать ему характеристику для театрального начальства, которое настолько извел своим веселым нравом, что оказался на грани изгнания из театра: «за бездарность». Довженко написал про то, что Моргунов нечувствителен к жаре и холоду, умеет доить коров и переносит на ногах грипп, незаменим в экспедиции, потому что если застрянет машина, тут же ее вытащит. Но заверять своей характеристикой талантливость Моргунова не стал. Между тем Моргунов правил ремесло хоть и без особого блеска, но зато со стопроцентной органикой; его актерство было всегда при нем — как собственное тело. И был он актер веселый, с игрой в крови, из той по-своему великолепной плеяды, которая не нуждалась в подмостках, чтобы приподняться над скукой обыденности. Актеры этой плеяды, по большей части рабоче-крестьянского происхождения, звездной болезнью не страдали, больших заработков не имели, лица свои — более или менее популярные — как награды не предъявляли. А внутрицеховые обычаи наследовали от тех, кто мотался из Вологды в Керчь, из Керчи — в Вологду или «в Елец, третьим классом, с купцами», и защищались от тоски, голода, холода и бесправия — соленой шуткой и круговой дружеской порукой. Впрочем, Моргунов играючи и друзей порой не щадил. Рассказывают, что как-то он прибыл к цирку на Цветном бульваре перед началом представления со значком (говорят, депутатским) на лацкане и объявил, что директор цирка сегодня решает жилищные проблемы всех нуждающихся. У кабинета Юрия Никулина выстроилась очередь просителей…Свою судьбу, легенду и, вероятно, бессмертие Моргунов получил из рук Леонида Гайдая. Правда, говорят, что до того от роли Бывалого в короткометражке Пес Барбос и необычный кросс отказались Михаил Жаров и Иван Любезнов, а в качестве вершителя моргуновской судьбы лично выступил тогдашний директор «Мосфильма» Иван Пырьев. Углядел в каком-то павильоне Моргунова, уже нарастившего тогда избыточный, как теперь бы сказали, вес и бычью шею, и утвердил его на роль — в своей манере, не спросив режиссера. И именно с Моргуновым (а не с Жаровым или Любезновым) троица алкашей, тунеядцев, мошенников сделалась тройкой — «пустила» фольклорные и мифологические корни. Получилось что-то вроде трех богатырей в пародийном, сниженном, «кривозеркальном» варианте, где Моргунов — могучий, с лапищами загребущими и со взором прозрачно-твердым — карикатурный Муромец. И собрались парни вместе не потому, что на Руси соображают обычно на троих, а потому, что «так положено».На походе из фильма в фильм — из Самогонщиков в Операцию «Ы»…, а оттуда в Кавказскую пленницу — тройка персонажей, прихлебывая живую воду всенародного признания, набирала в фольклорной завершенности. И взявшись за руки на кавказской дороге, с Моргуновым, которого от земли не оторвать, они вырисовались уже как отчетливая, знаковая и демонстративная комическая версия классической живописной композиции. На том Гайдай с ними и расстался. Дальше развивать тему не было смысла. «Три богатыря» ушли в анекдоты, цитаты, перепевы — вернулись в фольклор.Во славе Моргунов приобрел права, каких прежде у него не было. Взялся писать сценарии; один из них, Когда казаки плачут (по ранним рассказам Михаила Шолохова), лег в основу его режиссерского дебюта. Снимался нечасто, и все больше по мелочи, играл, как правило, того же Бывалого — в разных костюмах и обстоятельствах. Славы его и через три с лишком десятилетия после необычного кросса не убыло, но выжать из нее хоть какое-то благополучие Моргунов не сумел. Последний раз блеснул в роли вальяжного эстрадника-халтурщика Соева в Покровских воротах. Дожил до нищеты, жаловался, что нет денег на памятник погибшему в автомобильной катастрофе сыну. Наступило время, когда бывалые, «асоциальные элементы», бузотеры и жулики убыли с исторической арены. Специалисты по расхищению народного добра и прибиранию к рукам того, что плохо лежит, стали выглядеть по-иному: сперва они еще щеголяли в малиновых пиджаках огромных размеров, затем освоили диету по Монтиньяку, прикупили манеры, лэптопы, смокинги. И вышли на большую дорогу.