«Паспорт» Георгия Данелия получает главный приз на кинофестивале
«Золотой Дюк» в Одессе. А от интеллигенции — упреки в предательстве либеральных идейЕсли в 1970-е гг. и начале 1980-х гг. грустным комедиям Георгия Данелия, и не только его, был присущ мотив внутренней эмиграции, то в конце десятилетия необходимость в ней вроде бы отпадает. Во всяком случае, так хочется думать вместе со всей страной. «Перестройка!» — говорит со значением герой Паспорта, шофер Мераб, и указывает пальцем в небо. Этим магическим словом он объясняет спустившемуся с гор родителю, что тот бессилен перед ходом истории. Яков, сводный еврейский брат Мераба по грузину-отцу, уезжает в Израиль, и отец, считая, что Родину не выбирают, совершает символический жест, который на протяжении десятилетий мог оказаться роковым для советского человека: разрывает в клочки заграничный паспорт сына. Но время изменилось, и на другой день Яша получает новые «корочки». По этому документу вследствие собственной аполитичной наивности и иронии судьбы за границу отбывает Мераб, совсем не собиравшийся искать лучшей доли в чужих краях.В фильме, который Данелия выпускает в 1990 г., события происходят в 1987 г. Трехлетний разрыв во времени сам по себе ничего не значит, является формальностью: в новой комедии режиссер не переосмысливает недавнее прошлое, а ведет авторский репортаж с места событий. В конце 1980-х гг. год еще не был такой космически безмерной величиной, какой становится в самом начале 1990-х гг. И припозднись Данелия на несколько месяцев — вполне вероятно, что к его Паспорту отнеслись бы еще прохладней. Слезы капали интеллигенция встретила с недоумением, Кин-дза-дзу — с напряжением, а Паспорт воспринимает чуть ли не как предательство либеральных идей и как прямой повод затеять дискуссию о кризисе данелиевского кино. Меж тем, именно Паспорт, не претендующий на статус притчи, позже обнаружит свою вневременную сущность. А после событий 11 сентября 2001 г., окончательно сокрушивших миф о существовании другой, более правильной и безопасной цивилизации, приобретет новый смысл. И настоящим откровением зазвучит кличка, которой награждает Мераба уркаган, сумевший вывезти за рубеж «общак» и теперь прокручивающий там свои делишки: он называет Мераба «террористом». Это слово в СССР-90 все еще носит оттенок мученичества, являясь атрибутом телесюжетов о борьбе прогрессивных сил с шовинизмом и империализмом. Данелия и его соавтор, сценарист Резо Габриадзе, возвращают слову «террорист» реальный смысл. Пафос Паспорта сродни политике мягкого устрашения, это софт-терроризм. И «террорист» Мераб истребляет одно из самых устойчивых городских «постоттепельных» преданий о том, что эмиграция — это панацея. Оказавшись по ту сторону «занавеса», Мераб начинает путешествие по тюрьмам, оставляя на память каждой стране, где побывал, свой портрет анфас и в профиль и отпечатки пальцев. Как результат долгих злоключений и мытарств — интуитивная привязанность Мераба к родной земле становится осознанной нуждой в этой земле. А демократические права и свободы постигает плачевная участь. Брошенный в очередную камеру герой в отчаянии выводит на стенке «Слава КПСС!» А потом нелегально переходит границу — и попадает обратно в Грузию, где будет сделан еще один снимок анфас: так Паспорт превращается в перестроечный Бег.Мысль, с которой выходит к зрителю Паспорт, его создатель озвучил еще в Мимино, где объяснял, что глупо менять шило на мыло. И демонстрировал это на самом доходчивом для человека примере — на покупательной способности: эту способность в Мимино иллюстрировал бессмертный зеленый крокодил, привезенный главным героем из-за границы, при том, что ГУМ располагал точно таким же, но оранжевым. Оказавшись в Иерусалиме, Мераб ночует на пляже; часы, которые он пытается продать, у него выманивают; сто шекелей — единовременную помощь евреям из СССР — приходится отдать в русском ресторане за обед героев Олега Янковского и ЛеонидаЯрмольника, которые удрали, не заплатив.Уже через год нашей стране станет ясно: формальных свобод может быть сколь угодно много — дело не в них. Паспорт говорит в том числе и об этом, но его эмигрантский пафос — со знаком минус: цель похлебать за морем кисель, по Данелия, не оправдывает средства, траты и утраты. Между тем, нашему кинематографу 1990-х гг. суждено обогатиться фильмами, чей эмигрантский пафос — прямо противоположного знака. Они предложат бежать в Америку (Дюба-дюба), в Израиль (Любовь) и на острова (Встретимся на Таити). Осанну столице мира будут петь в течение всего десятилетия: от Увидеть Париж и умереть, Окна в Париж и Предсказания — до Нежного возраста, где загадочный Элизиум, куда устремлен герой, означает всего лишь Елисейские (в переводе — райские) поля — место успокоения, его обетованную землю. Характеризуя тех персонажей, что решат сознательно отказаться от заморских благ, зрители станут красноречиво стучать кулаком по лбу, внутренняя эмиграция оформится в удел недалекого парня. А данелиевские любимцы из Насти и Фортуны, оберегающие свое «я» новым обстоятельствам вопреки получат целевое направление в аутсайдеры и лузеры.