«Левша» Сергея Овчарова выходит в прокат

«Левша» Сергея Овчарова выходит в прокат
Появляются раздраженные отклики в прессе — как обычно, одни упрекают режиссера в вольном обращении с русской классикой, другие — в недостаточном радикализме и дерзости. Эти споры бесконечно далеки от зрителя, не заметившего, впрочем, и саму картинуВ середине 1980-х гг. жажда обновления эстетики кинематографа изменила требования к режиссерскому дебюту: стали дорожить не прилежным профессионализмом, но любой оригинальностью, непохожестью, «лица необщим выраженьем». Сергей Овчаров, даже если бы очень постарался, ни на кого похожим не смог бы стать. Он один из тех, кто делал и делает «ненормальное» кино и кому дано выяснить, а может, и раздвинуть его границы. Вероятно, формат «полнометражного художественного фильма» для него не самый лучший. Короткометражная Нескладуха (1980) увлекала больше, нежели длинная Небывальщина (1983), хотя оба фильма были сняты с одним и с тем же талантом и творческой опорой на мир народного юмора, на интонации и образы русского фольклора. Кинопредставление, разыгранное словно по законам театра, не скрывало своей преднамеренности (как это было, скажем, во многих картинах Ролана Быкова) и, конечно же, сильно эстетизировало первоисточник. «Народное» теряло свой угрожающе-идеологический смысл и становилось занятной и стильной одеждой книгочея и киномана. Обратившись к знаменитой вещи Николая Лескова, режиссер поступил с ней, как с анонимным сказом неведомого автора, и сочинил по его мотивам киноспектакль в давних балаганных традициях игры с «Левшой». Ибо это произведение — одно из самых популярных в русском театре (в 1910-е гг. его инсценировал Евгений Замятин, в 1970-е гг. — Борис Рацер и Владимир Константинов). Строго говоря, несмотря на обилие лихой выдумки — это наименее оригинальное сочинение Овчарова. Все аллюзии и аллегории картины по большей части укладываются в интеллигентское фрондерство (насмешки над властью), артисты остро выразительны, но однозначны и однообразны, а комедийной атмосфере, при всем трюковом богатстве, не хватает живого дыхания зрительного зала. Но в те годы передовым умам нравится все, что не похоже на Юрия Озерова и Евгения Матвеева. Надо понимать, каким тупым угрюмством, величавой фальшью и цветастой пошлостью несло от «застойных» картин «про народ», надо вспомнить, как трясло нормальных, то есть вменяемых и образованных людей от тошнотворных песен про «гляжу в озера синие, в полях ромашки рву» — дабы оценить беззлобное овчаровское зубоскальство. «Юмор восстанавливает то, что разрушил пафос» — к картинам Овчарова этот афоризм подходит как нельзя лучше. Он с шутовской веселостью и искрами остроумия напоминает, что когда-то народ умел смеяться сам над собой и чурался пафоса как черт ладана. В народном балагане режиссер присмотрел и себе уголок: светлоглазые отъехавшие чудики из его картин, что обитают на краю деревни, неведомо чем питаются и с вечным упорством мастерят то ракеты из бревен, то подковы для блох, — конечно, глубокие родственники Овчарова.